Зона внутри нас

Лет пятнадцать назад, будучи в Таллине, в компании кинематографистов я прогуливалась по Старому городу. Вышли за ворота, и друзья предложили свернуть на территорию заброшенного завода. Думаю, они хорошо знали, что делали. Шагнув с шумной улицы в безлюдное, мрачное место, с цехами, глядящими на путника выбитыми стеклянными глазницами окон, я вздрогнула: передо мной был вход в «Зону». Ту самую, которую снимал Тарковский и которая — о чудо! — осталась нетронутой по сей день. Ощущение возникло зыбкое и сложное: рядом, в открытом доступе находится собственная «Зона» каждого из нас, стоит лишь сделать шаг.

Фильм «Сталкер» изучен, описан, препарирован критиками и историками кино вдоль и поперек. Побывав на международной конференции, посвященной Тарковскому, я обнаружила, что режиссер гораздо более оценен на Западе, чем на родине. Тарковский оказал судьбоносное влияние на весь мировой кинематограф. Помню, как знаменитый режиссер Тео Ангелопулос, отказавшись от предложения участвовать в ММКФ, примчался в Иваново, потому что не смог пропустить первый фестиваль имени Тарковского. А Ларс фон Триер посвятил ему свой фильм «Антихрист». Влияние мастера ощущается в «Авалоне» Мамору Осии и чуть ли не в каждой картине обладателя «Золотой пальмовой ветви» Нури Бильге Джейлана.

В чем же загадка «Сталкера» — последней из лент мастера, сделанной на родине? Сформулировать не берусь, хотя честно пытаюсь. После просмотра остается ощущение, что в фильме спрятана некая абсолютная истина, познав которую, люди станут счастливее. Истина эта ускользает, дробится, каждый раз открывается по-новому. Что означает, например, «самое заветное, самое искреннее, самое выстраданное желание», которое Комната, к коей так настойчиво стремится троица героев, исполняет? Этого глубинного желания наше «дневное» сознание не ведает, не случайно Писатель — Солоницын замечает, что «суть наша нами управляет, однако мы ее не знаем». Каждый из нас порой прикасается к этому Неведомому, но расстояние-то не сокращается. Собственно, задача сталкера и заключается в том, чтобы выследить свою собственную сущность. Но кому, скажите, такое под силу? Провидческая ценность фильма Тарковского, во многом отразившего философию духовного пути человечества, обнажала свою сущность постепенно. В первых отзывах критики вообще рассматривали ленту исключительно через призму политического контекста жизни в СССР, а образ «Зоны» ассоциировали с тюрьмой и ГУЛАГом. Позже возникла экологическая тема, предварившая Чернобыль. Философский контекст открывался трудно: движение в сторону неизвестности самого себя вообще сложно.

Сам Тарковский скупо писал, что «при всем том, что внешне герои, казалось бы, терпят фиаско, но на самом деле каждый из них обретает нечто неоценимо более важное: веру, ощущение в себе самого главного». Раздробленный мир «Сталкера» в своей обыденности и скудости и впрямь приводит к той степени единства и напряженности, когда почти перестает быть «внешним» и предстает как пейзаж души после исповеди. Это ли не цель искусства?