Что осталось от страны, которой больше нет

Климат меняется. Раньше в первых числах мая было уже тепло. Как сейчас вижу все это: взрослых обязывали ходить на демонстрацию, славить Ленина, коммунистическую партию и весь трудящийся народ.

— Суки, опять! — возмущался отец.

— А может, не пойдешь? Скажи, что заболел! — просила мама.

— Да эта гнида потом со свету сживет. Премию не дадут, тринадцатой лишат… Ничего, схожу лучше.

«Гнида» — так называли парторга на заводе. Там работал отец в конструкторском бюро. Оборонка — проектировали бронетранспортеры, танки. Все знали, что завод военный, но официально там делали детали для общественного транспорта.

В партию папа так и не вступил. На настойчивые намеки активистов отвечал: еще не чувствует, что достоин, и, мол, мероприятие это очень ответственное. На самом деле ему было все равно. Ходу поэтому отцу не давали, он так и остался простым инженером. Возможно, отказывался потому, что добровольные партийные взносы надо было платить, а зарплата и так маленькая. А может, просто не любил «этих гадов». Коммунистов он ругал шепотом на кухне, но, увидев, что я стою в дверях, маленький и сонный, пугался:

— Сынок! Никогда, никогда не говори так!

Мама звонила на свою работу в детский садик и сообщала:

— Я на демонстрацию не пойду, у меня муж от своего завода уже идет!

Взрослых обязывали ходить на демонстрацию / Фото: Pelagiya Zamyatina

И мы отправлялись с папой с утра пораньше. Для меня первомайская демонстрация была настоящим праздником. Все идут веселые, я сижу на плечах у отца. Воздушные шарики, цветы, знамена, флажки и бантики, чтобы на грудь приколоть. Чуть не умер от счастья, когда знакомый папы дал мне понести знамя — алюминиевый флагшток, полупрозрачное полотнище, красное поле, серп и молот (как без них?) и синяя волна внизу.

— Военно-морской! — сказал мужичок и радостно шмыгнул носом. — Ну что, пошли, Дмитрич? Пока эта гнида не смотрит. Сейчас по пути гастроном будет — успеем!

Я тогда еще не понимал, почему некоторые взрослые переглядываются, подмигивают друг другу и периодически отбегают в сторону от идущей с хоругвями колонны, когда не видят стукачи. Демонстрация двигалась медленно, из громкоговорителей звучала патриотическая музыка. Заговорщики возвращались с покрасневшими лицами, оживленные и веселые. Они начинали кричать: «Слава! Ура!», — хихикая при этом. Кстати, нес я тогда флаг Эстонской Республики. Меня или обманули, или сами спутали — сейчас уже неважно.

В первом или втором классе нас поголовно приняли в октябрята. Всем прицепили алюминиевые звездочки, стали показывать картинки: «Ленин и дети», «Ленин на елке», «Ленин с бревном». Сказали, что Ильич нас любит и что надо трудиться на благо страны. На первом в моей жизни субботнике ко мне подошел приятель. Он с серьезным видом провел пальцем по своему лбу, вытирая испарину, а потом коснулся своей звездочки там, где был выдавлен маленький мальчик.

— Это зачем? — поинтересовался я.

— Нам сказали, что Ленин всегда с нами! Пусть тоже потеет! — мы стали хохотать.

Через много лет, в начале девяностых, когда памятники еще стояли, а иностранцев уже пускали, мой друг встречал американца, прилетевшего «варить бабло» на руинах империи. В здании вокзала тот увидел плакат «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!». Он показал пальцем на кумачовый лозунг и спросил, какая информация размещена там? Друг перевел. Бизнесмен просто не мог поверить. Он всю дорогу до гостиницы переспрашивал:

— Скажи, правда, что там так было написано?!

Следующим этапом моего взросления стала пионерия. Принимать меня не хотели из-за плохого поведения. Но пришлось: галстук я получил последним в классе. Оказалось, что он сделан из довольно дерьмового материала и сильно мнется — гладить приходилось каждый день. После того как класс стал пионерской дружиной, нам рассказывали страшные истории. В них мальчики ходили домой из школы, а на них нападали хулиганы. Они требовали снять галстуки, но те упорствовали. Хулиганы их все били и били, а те все ходили и ходили. И остальное в таком же духе.

Следующим этапом моего взросления стала пионерия / Фото: vg.mskobr.ru

Пионеры были люди сознательные. Мы собирали металлолом, макулатуру и участвовали в «смотре республик». Мероприятие проводилось раз в год. Ученики всех классов в актовом зале наряжались в костюмы какой-либо союзной республики, пели песни, танцевали и готовили еду, которую все потом радостно съедали. Предварительно блюдо пробовало жюри — завучи и учителя. Три года подряд мы представляли Армению. Одежду мастерили сами, перекраивая домашний хлам.

Лично я пожертвовал старой нелепой кожанкой синего цвета с матерчатыми рукавами. При совдепе вся одежда была нелепой. Рукава отрезал, мама пристрочила на груди две полоски, в которые я вставил карандаши, обернутые в бумагу — «газыри». Вместо папахи использовал мамину шапку — белую и пушистую по моде восьмидесятых. Расчесал пух строго вниз, напялил на голову — получилось весьма свирепо. Куртку подпоясал какой-то веревкой, за пояс заткнул пластмассовый кинжал. Пацаны из параллельных классов норовили нажать пальцем на «патрончики» и кричали: «Барбамбия-киргуду!». Я гордо приносил в школу электрошашлычницу — металлический ящик с грилем и шампурами: мы жарили мясо и пили ситро. Песню «Шагай вперед, мой караван, где тихо плещется Севан...» орали дикими голосами, когда дурачились.

А на конкурсе политической песни я был памятником «Замученным в концлагере». Ну, не один я — еще два школьника по бокам стояли. Стол поставили на сцену, на него — нас, и мы, одетые в черные брюки и водолазки, изображали мемориал. К нам возлагали цветы и возле нас читали стихи.

Мымра, престарелая учительница по русскому из «А», прошептала:

— Изображать концлагерь безнравственно.

Это слышали те, кто сидел рядом. Рассказывали, что ее родственников замучили во время войны под Киевом, в Бабьем Яру. Тогда я еще не знал, что насчет нравственности Мымра была права.

Потом был комсомол, но тут уже стало не до идеологии. Страна разваливалась на куски, в газетах появились объявления об услугах борделей, а по центральным каналам стали впаривать пилюли от геморроя. В моду вошли свободные сексуальные отношения. Девочки захотели стать путанами, а мальчики — киллерами. Выражения «творческая личность» и «нетрадиционная ориентация» почему-то превратились в синонимы. И все гадости, которые нам рассказывали о «проклятом капитализме», оказались вдруг правдой.

Я не ностальгирую по Совку. Боже упаси! Но… Каждый народ и каждый человек заслуживает того места, где оказался. Должно же быть, помимо мечты разбогатеть, еще что-то, с чем взрослеют дети? Должны же быть воспитание и какая-то идеология? Чтобы девочки не шли на аборт в 14 лет, а мальчики не просили прощения в бундестаге за солдат вермахта, убитых под Сталинградом? Нам есть чем гордиться и в прошлом, и в настоящем. Нам есть к чему стремиться. Канту приписывают фразу: «Один, глядя в лужу, видит грязь, а другой — отражающиеся звезды». Беда в том, что никогда не слышавший о звездах звезд распознать не может.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции